«О переворотах ничего не знали»: как прошел путч в Ленинграде — urbanpanda.ru

В ночь на 19 августа 1991 года Государственный комитет по чрезвычайному положению осуществил попытку захвата власти. Путч в Ленинграде, как и в других городах страны, окончился провалом.

Дмитрий Травин, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, в 1991 году – экономический обозреватель газеты «Час Пик»:

– В дни путча я работал: написал о путче статью для газеты «Час Пик», но, поскольку это был еженедельник, то вышла статья, когда уже все кончилось.

Тридцать лет назад мы ничего не знали о переворотах, и первое, что пришло в голову, – это сравнить путч с корниловским мятежом 1917 года, сделав соответствующий вывод: генералы, которые начинают путч, могут проиграть. Корнилов ведь проиграл.

С точки зрения экономиста, программа путчистов была ерундой: было видно, что она написана на коленке за пару дней. В год, предшествовавший путчу, у нас обсуждалось несколько экономических концепций: были «500 дней» Явлинского, была программа правительства Рыжкова, были и другие. Шла в течение года дискуссия, какие программы хорошие, какие плохие, а то, что предложили члены ГКЧП, выглядело просто как анекдот: несколько общих фраз – «за все хорошее против всего плохого».

Сергей Рац, доцент кафедры конфликтологии Института философии СПбГУ, в 1991 году – офицер КГБ:

– Не поддерживал ГКЧП даже в мыслях! Мы уже тогда приняли новую эпоху, и никому не был нужен возврат на старую дорогу, в тоталитарный режим, который царил в стране последние 70 лет. Впрочем, на митинг я не пошел и баррикады не строил. По своей деятельности я должен был быть на связи со своими литовскими товарищами, чтобы информировать их о настроениях в обществе. Чем я и занимался: ходил по улицам и слушал.

К слову, все эти товарищи впоследствии прекрасно устроились, и сейчас они уважаемые литовские банкиры. Очень довольны тем, что Прибалтика отделилась, – впрочем, они в этом исходе не сомневались уже тогда. Основной задачей было провести это отделение мирным путем, поэтому и важно было знать, что говорят и думают граждане. А люди говорили разное, и очень многие высказывали опасение, что скоро польется кровь. Тем более что в Москве действительно погибли три человека, и нельзя утверждать, что все прошло гладко…

Итак, я ходил, впитывал, делал дневниковые записи, надеясь, что когда‑нибудь их опубликуют. Наблюдал, как люди то и дело вскакивали на любое подходящее возвышение и пытались выступать: не очень логично, зато эмоционально. Тогда же я познакомился с Анатолием Собчаком.

Конечно, мы опасались люстраций, было не по себе оттого, что завтра всех, кто носит погоны, могут объявить врагами, но, поскольку назрела типично революционная ситуация: верхи не могли, а низы не хотели жить по‑старому, нам оставалось только наблюдать.

Евгений Вышенков, заместитель главного редактора «Фонтанки.ру», в 1991 году – оперуполномоченный Управления спецслужбы милиции по работе с иностранцами:

– В тот день нас вызвали на работу, и я приехал на Лиговский, 145, где и сейчас находится следственное управление ГУ МВД. Все спрашивали друг друга, что случилось, но никто ничего не знал. Слово «путч» не прозвучало ни разу, однако мы все косились в сторону оружейной комнаты и прикидывали, выдадут нам только пистолеты или очередь дойдет и до автоматов с пулеметами. В конце концов нам объявили, что оружие выдавать не будут, но каждый может взять бутылку с бензином или, на крайний случай, с водкой, поставить рядом с сейфом и, если восставшие атакуют, облить ею агентурные дела и сжечь.

Мы с коллегой вышли из здания и пошли в центр. Направились в сторону Мариинского дворца, увидели студентов, которые туда стулья принесли и баррикаду из них делали. Но тоже все спокойно. А потом зашли в «Асторию», где увидели ребят из Воркуты. Там был такой Юра, он меня спросил: «Женя, а откуда пойдут танки?» У нас, сказал он, возле здания прокуратуры, это тоже на Исаакиевской площади, стоит пара машин с гранатометами. Если танки пойдут мимо, мы первый и последний подорвем…

Я тогда осознал, что в Ленинграде более 20  тысяч сотрудников МВД, и все они вооружены, есть внутренние войска, пулеметы, есть управление КГБ с райотделами, есть курсанты – юнкера. При этом есть какие-то активные ребята, которые стоят у Мариинского дворца и делают баррикады из стульев, и есть бандиты. Они и были в то время силой, потому что сила – это те, кто готов что‑то делать. Мы вот были не готовы…

Те три дня наглядно показали нам картину ближайших лет, хотя мы об этом тогда не подозревали. Я имею в виду, что десять лет всю власть на улицах имели воркутинские и им подобные.

Георгий Урушадзе, генеральный директор Национальной литературной премии «Большая книга», в 1991 году – корреспондент ленинградской газеты «Смена»:

– Путч застал в Петербурге. Заехал в редакцию и сразу улетел в Москву, в Белый дом, на свое рабочее место.

В самолете на всякий случай написал телефон «Смены»: вдруг будут задерживать, так я хотя бы успею передать записку.

Белый дом оказался тогда центром Вселенной, весь мир смотрел на нас. Но не собственные граждане: многих эти события совсем не коснулись. Помню огромные коробки с едой на первом этаже – пицца, еще что-то. Но я не ел, считал, что это настоящим защитникам, а я так – журналист.

Сменовцев в Белом доме было сразу двое: наш бывший главред Виктор Алексеевич Югин был депутатом и возглавлял комитет по СМИ. На третий день путча из его кабинета я и дозвонился до Горбачева.

Михаил Сергеевич сказал, что «случилось черт-те что». Отлегло: мы до этого момента не знали, на чьей он стороне (в известную конспирологическую версию о том, что он одобрил путчистов и решил подождать, чем закончится дело, я не верю).

Меня попросили пересказать разговор с президентом СССР с балкона Белого дома – там митинговали тысяч сто. Не знал, чем закончить это незапланированное выступление, случайно нашлись слова «Государственный переворот подавлен!».

Дальнейшие события развивались не совсем так, как виделось защитникам молодой российской демократии. Уже через несколько месяцев консервативная машина власти вошла в привычное стабильное состояние, вытеснив радикалов обоих флангов. Никакой люстрации не случилось, сотрудникам аппарата ЦК нашлись теплые места, коллективный Бобков ушел служить к коллективному Гусинскому, а нашу парламентскую комиссию по расследованию госпереворота уже к февралю 1992 года лишили доступа ко всем документам.

Путчисты тоже долго не сидели под следствием – впрочем, никто им зла не желал. Я потом встречался с одним из «заговорщиков» – председателем Верховного Совета СССР Анатолием Ивановичем Лукьяновым, совершенно не как с врагом. Он писал стихи, в одном из них сравнивал себя с шутом, мне был интересен этот контраст между высокой должностью и самоощущением. Сделал передачу для питерского ТВ, ее запретили прямо перед эфиром – нечего, мол, всем слово давать.

Юлий Рыбаков, член Правозащитного совета Санкт-Петербурга, в 1991 году – депутат Ленсовета:

– Я был в деревне, и у нас в гостях находилась одна журналистка. Она меня разбудила в то утро, стала плакать и говорить про переворот. Я тут же собрался и поехал в Петербург, в Ленсовет, где был председателем комиссии по правам человека.

Приезжаю в Мариинский дворец, узнаю, что уже прошло заседание президиума с теми, кто уже был в городе на тот момент. Все единодушно решили, что это преступный незаконный акт. И в этот момент в Белом зале появился представитель комитета по чрезвычайным ситуациям Ленгорисполкома, который вошел как хозяин, вышел на трибуну и сообщил, что введено чрезвычайное положение, поэтому он на себя берет руководство городом вместе с начальником Ленинградского военного округа. Мои коллеги переглянулись, и тут один из наших депутатов, Виталий Скойбеда, встал, подошел к трибуне и, взяв полковника одной рукой за воротник, другой – за брючный ремень, вытолкнул с трибуны.

Больше нас никто не беспокоил, и мы подготовили собственную резолюцию о том, что путч незаконен, напечатали соответствующую листовку и призвали строить вокруг дворца баррикады. Листовку, которая призывала защищать демократию, распространяли в метро, и очень скоро Исаакиевская площадь была заполнена народом. Правда, приехал мэр Анатолий Собчак и велел баррикады разобрать. А сам уехал на Кировский завод, где есть хороший бункер.

Между тем, стало известно, что на Ленинград движется колонна танков, и кто-то из депутатов собирался лететь им навстречу на вертолете, чтобы убедить военных не вступать в бой. Вертолета не дали, и тогда поехали на машине. Встреча с колонной произошла где-то под Лугой. Военные сами не горели желанием стрелять в народ, поэтому остановились, тем более, что это были бронетранспортеры, предназначенные для воздушного десантирования, с парашютами на крышах, и парашюты эти могли очень хорошо гореть. Ходили слухи, что молодежь слила бензин из машин, припаркованных на площади, и уже готовила коктейли Молотова. Я помню, что очень встревожился за женщин и подростков, которых в толпе было немало, вышел к ним и сказал, что становится опасно и им лучше уйти. Никто меня не послушал, конечно… Но вообще все вели себя удивительно культурно. На площади два газона с цветами и, хотя толпа была такой, что некуда шагнуть, ни одна нога не ступила на клумбу.

Командующий округом тогда заседал в здании Главного штаба, и он заявил тогда, что в окнах выставлены пулеметы, и если кто-то сунется, армия будет стрелять. Но депутату Щербакову удалось договориться, что митингующие не штурмуют штаб, а военные не открывают огонь. И противостояние, длившееся три дня, мирно завершилось.

Источник: spbdnevnik.ru

Понравилась статья? Поделиться с друзьями:
Добавить комментарий